«Я родилась на Украине — стране с мягким климатом и щедрой природой. До сих пор самым ярким моим воспоминанием об этом благодатном крае остаются буйно цветущие уже в апреле абрикосы — снежно-белые цветы на черных корявых ветках без единого листочка. Мама и отец — люди очень активные и деятельные по натуре — старались увлечь: гимнастикой, бегом, подводным плаванием. Но мне это было не интересно — я не понимала смысла в тяжелых физических упражнениях и всему перечисленному предпочитала чтение книг. Видимо, у меня все же был небольшой врожденный талант к рисованию, надобности в котором я не испытывала, потому и не развивала.

Училась я всегда хорошо. Но самым тягостным в старших классах было оформление стенных газет. К каждому празднику (политическому или общенародному) нужно было рисовать на весь лист ватмана какую-нибудь подходящую композицию. Это была для меня просто каторга. Мама покупала мне для рисования краски и художественные кисти с длинными, тонкими древками, чтобы поддерживать видимость высокохудожественного процесса. Но рисование оторванных от жизни, не вызывающих никаких эмоций политических плакатов или новогодних саней порождало в моей душе лишь протест: «Никогда не буду художником! Вот закончу школу и никто не заставит меня взяться за кисти и краски»! Но, видимо, у меня неплохо получалось, а иначе чем можно объяснить тот факт, что кроме меня никого в школе к оформлению стенгазет и плакатов не привлекали.

Пора было подумать о том, кем быть и что делать остаток жизни. Не иждивенцем же сидеть на шее у родителей. Но как я не размышляла, особых склонностей ни к какой профессии я у себя не обнаружила, чем была очень огорчена.

И тут все события совершенно внезапно начали мелькать с бешеной скоростью.

В выпускном классе школы для проф. ориентации проводили несколько экскурсий. Наши походы на консервный завод и хлебозавод большого впечатления на меня не произвели, а вот комбинат шелковых тканей потряс меня до глубины души, поэтому мое сочинение на тему «Моя будущая профессия» воспевало труд ткачихи Черкасского комбината шелковых тканей. Я уже видела себя среди огромного светлого цеха, мелькают разноцветные лампочки на станках, оглушал их ритмичный шум. Мама была в шоке. Её дочь ткачиха! Ну, инженер по ткачеству, ладно, но не ткачиха же. Стараясь выбить у меня из головы бредовую идею стать рабочей, мама тоже стала брать меня с собой, но не на предприятия, а на художественные выставки. Живопись меня не трогала. Картины, развешанные по стенам выставочного зала казались претенциозной мазней. Яркие, кричащие полотна, рассчитанные на незатейливый провинциальный вкус, вызывали лишь желание скорее сбежать и не видеть их никогда. И, однажды, (такое бывает, наверняка, в каждой биографии) я увидела то, что стало моей судьбой. В том же самом худ. салоне была выставка тканей и эскизов к ним художников комбината шелковых тканей. Ткани были красивы. Но не это потрясло меня. Оказывается, можно увидеть плоды своего труда. Именно моего. Это вам не 2 тысячи одинаковых буханок хлеба или 800 банок кабачковой икры, где есть «частичка и моего труда» — обезличенного и полезного. Мне нужен был авторский труд, чтобы, увидев на улице женщину в платье с выдуманным мною узором, не вслух, а только про себя подумать: «Это мой рисунок». Я познакомилась с художниками, посмотрела их огромную светлую мастерскую, готовые рисунки и эскизы к ним и решила ехать поступать именно туда, где учились и все они — город текстиля и невест — в Иваново. Вот теперь-то и пришлось заняться основами рисования: до бесконечности писала красками натюрморты с пузатыми чайниками, драпировками, сухими цветами и восковыми фруктами. Пришлось заняться и перспективой и светотенями на гипсовых фигурах.

4 годы учебы в Ивановском колледже художественно-промышленного дизайна пролетели легко и незаметно. На занятиях по композиции мы учились делать эскизы для разных тканей: шерсти, шелка, ситца, фланели, платков, т.е. у меня была возможность понять, что у меня лучше получается, к чему лежит душа. Да и практика в художественных мастерских текстильных фабрик г. Иваново и Черкассе помогала окунуться в живой и реальный мир создания тканей.

Училась я хорошо, поэтому у меня была возможность выбрать место будущей работы. Для дипломной работы я выбрала, как мне казалось, самое интересное и трудное — Павловский платок. На преддипломную практику я ехала в Павловский Посад, зная что сюда же я приду через несколько месяцев на постоянную работу.

Для тех, кто никогда не слышал о Павловском платке, попробую рассказать. Шерстяное каре большого размера (150 × 150 см) с фантастически закрученным ярким рисунком потрясают воображение каждого человека. Цветы и орнамент на нем оживают под кистью автора. Художник может заставить их трепетать и изгибаться как от дуновения ветра или статично-холодно застыть, картинно повернувшись к зрителю.

Павлово-Посадской платочной мануфактуре в этом году исполняется 210 лет (г.о. 1795). Но для художественной мастерской по сути это время — ничто. Передавая из рук зрелого художника — молодежи знания и опыт мастера, они тем самым передают неугасимый огонь традиции. Молодежь не просто учится у старшего поколения, но и вносит свою лепту, тем самым обогащая копилку традиционных приемов оформления платка. Любой институт или колледж дают лишь основы — как бы школу рисования и композиции, а приходя в мастерскую этой фабрики, молодой художник постигает новые для него предметы: специфическую стилизацию цветов, листьев и трав, композиционное заполнение квадрата, технологию печати и колорирование платков.

Изучая приемы традиционного подхода к рисунку платка, каждый автор привносит что-то новое: свое мироощущение, свой неповторимый почерк и стиль. На это уходят долгие годы кропотливого труда. На моей памяти было несколько довольно самонадеянных художников, которые заявляли, что выучиться всем премудростям можно за год-два. Через 2 года они ушли, так и не поняв, что только обладая терпением, усидчивостью, любовью к своему делу и верой в себя можно добиться каких-то успехов. Поначалу все, что я рисовала на фабрике, казалось детским лепетом — наивные, банальные рисуночки, которые можно было принять за ученические работы. Эскизы платков были робкие, несмелые и вымученные. Мне не хватало того, что художники называют куражом. Без поддержки семьи было трудно. Родители жили далеко на Украине и я навещала их только раз в год. Друзей в Павловском Посаде я как-то не завела, и первые годы были довольно однообразны: работа — общежитие, работа — общежитие...

А потом, опять же, вдруг, меня пригласили зайти на занятия молодежной театральной студии. Необычайно легкая и непринужденная атмосфера, дружеское мягкое отношение дали мне возможность поверить в свои силы, раскрыться таланту художника и почувствовать вкус к жизни. Актеры пели, читали стихи, танцевали на сцене, я же только рисовала эскизы декораций и костюмов. На сцену выходить я боялась — слепил свет рампы и я не могла смотреть в зал на лица зрителей. Средств у коллектива не было никаких, помощи ждать было не откуда, поэтому и воплощать все свои задумки пришлось самой.

Ставили «Плутни Скапена» Мольера. Это теперь, оглядываясь назад, я только диву даюсь, что все это я сделала одна без чьей либо помощи. Пришлось нарисовать гигантские вовсю сцену декорации с гаванью и сшить костюмы для актеров. Ткань для костюмов мы купили, но только белую — другой в магазине не было. Пришлось ее красить в нужные цвета у нас на фабрике в красковарке. Естественно, допуска к котлу, в котором варят краску, у меня не было и меня от этого агрегата просто отгоняли. Поэтому я всегда ждала смену, когда будет работать моя знакомая, чтобы вместе с ней можно было сварить краску нужного оттенка и окрасить ткань.

Сама потом полоскала, сушила и гладила. Затем только лишь снимала с актеров мерки, шила костюмы и делала аксессуары. Надеюсь, у современных молодежных театральных коллективов нет таких проблем. Так что, когда моя знакомая из красковарки намекнула, что выходит замуж, и у нее нет платья, сшить его для меня уже не составило труда. Странно, но я научилась не бояться трудностей. Было тяжело, но очень интересно. Может быть, я была просто молода и энергии, бьющей через край, хватало и на мою основную работу на фабрике, и на театральную студию, и на дискотеку по вечерам, и на поездки в Москву в театры и в музеи. В то время я жила по принципу: «Глаза боятся — руки делают». Эскизы платков стали намного смелее, и мои изделия стали появляться в продаже и на выставках в России и за рубежом.

Названия первых платков были не скромными и даже вызывающими — «Джереми Джексон» (правда, на выставке творческой молодежи на ВДНХ СССР в 1989 году мне за него дали серебряную медаль), «Сад пустоты», «Сентиментальная прогулка». По молодости лет мне казалось, что названия типа «Розы и рябина», «Аннушка», «Сказка» отдают мещанством и слишком приторны.

Мне хотелось каким-то образом объединить то, что я знала о традиции оформления павловского платка с тем, чем увлекалась я сама: полными драматизма и тонкого изящества романами Диккенса, необычайно чистыми и свежими, как дыхание ветра с океана, стихами латиноамериканских поэтов, напористостью и мощью тяжелого рока, лаконизмом японского искусства оригами. Поэтому и в моих рисунках было всегда много подтекста, много подготовительной работы. Всегда платок имеет свою предисторию. Чаще всего это впечатление от прочитанной книги или от концерта в консерватории, или просто воспоминания о кратком сне (да, некоторые рисунки мне просто приснились).

Расчерчивая на снежной поверхности ватмана традиционный квадрат, я стараюсь полностью выразить свою идею, которая мне представляется сейчас самой главной, самой новой и единственно правильной. Я начинаю отрисовывать орнамент (работа это очень кропотливая и мелкая, идет она обычно медленно) и тут мой взгляд падает на подоконник, где расцвели в горшках с землей лилии «Британия» и «Старгейзер». Потрясающе красивые и мощные цветы смотрятся совершенно неестественно на фоне зимнего пейзажа (за окном −15 градусов). Их сестры в саду еще спят сладким сном и увидят свет лишь в июне. Но эти трогательные цветы, расцветающие не в своё природное время, заставляют изменить характер моего орнаментального рисунка, делая его более живым, наполняя жизненной энергией. Этот рисунок — «Цветы под снегом». Их время еще не пришло. Но едва пригреет солнце и сойдет снег, как проснуться в земле и потянутся к солнцу розы, пионы и лилии. Их будет много, цвести они будут пышно, и, глядя на них, захочется нарисовать уже другой, совсем не похожий на этот рисунок.

Но как ни изощряю я свой ум в поисках новых орнаментов, свежих композиций или колоритов, всегда параллельно работает мысль — сможет ли производство это напечатать и для какого покупателя я это рисую. Вот это и есть, по-моему, привязка моего творческого полета к жизненным реалиям.

Со временем, с опытом приходит то что называют индивидуальным почерком, оригинальность мысли. Более зрелыми можно назвать и платки: «Ожидание», «Чародейка», «Отрада», «Карнавал», «Сияние». У меня пополняется маленькая коллекция медалей: 2 серебряные медали ВДНХ СССР (1989 и 1992 гг), медаль «В память 850 летия Москвы» (1998 г.), медаль лауреата Государственной премии в области литературы и искусства (2000 г.) — это заслуга всех поколений художников, которые трудились на фабрике до меня, чьи помощь и опыт помогли мне стать настоящим художником.

3 декабря 2005 года в выставочном зале Павловского Посада была моя персональная выставка, где можно было увидеть большие и маленькие шерстяные платки, шелковые платки, скатерти, шарфы и эскизы к ним. В юности я растрачивала свои силы направо и налево: училась, много и увлеченно работала, вышла замуж и родила детей. Но вот чего я не хотела понимать, так это как можно своё свободное время тратить на ковыряние в земле. Рядом с домом родителей был сад, но помогать им полоть, собирать фрукты, а тем более чистить их, было для меня сущим несчастьем.

Я интуитивно чувствовала, что любовь к земле, способность чувствовать ее, должна придти с годами. И помогли мне в этом цветы. Когда из мелких как песок сереньких семян вырастают яркие, веселящие глаз цветы, я радуюсь как ребенок и готова всем рассказывать о своих успехах на новом поприще. Вот и сейчас я жду, когда зацветут яркие гладиолусы, трогательные иксии и мощные георгины — сяду, открою краски и буду рисовать, чтобы зимой, когда и в помине нет ни одной живой былинки, можно было использовать свои летние наброски для рисунков платков.»

За время работы на предприятии Валерией Борисовной Фадеевой создано более 180 рисунков для павловопосадских шалей, многие из которых внедрены в производство и пользуются неизменной популярностью у покупателей. Шали и платки, изготовленные по рисункам В. Б. Фадеевой, не раз с успехом выставлялись на всероссийских и зарубежных выставках.